Не только хайлендеры, но и весь британский корпус, брошенный на прорыв окружения, был разбит наголову. Англичане потеряли свыше двух тысяч солдат и офицеров и две артиллерийские батареи. Бессовестные политиканы, рыцари наживы, развязавшие эту войну, могли быть вполне довольны!..
Грохот сражения сменился тишиной. Англичане в беспорядке отступили в Ледисмит. Буры укрылись в своих укреплениях, возведенных вокруг города и охраняемых днем и ночью конными патрулями.
В бурском лагере вновь началась мирная жизнь. Бойцы чистили орудия, ремонтировали поврежденные повозки, чинили одежду, залечивали мелкие раны. С невозмутимым спокойствием эти люди готовились к новым битвам.
Под защитой холма расположились четыре просторные палатки, над которыми развевался белый флаг с изображением красного креста, – полевой госпиталь. В каждой палатке находилось до сотни раненых – буров и англичан, причем последних было вдвое больше.
Все раненые были перемешаны здесь по-братски: рядом с бородатыми бурами – атлетического сложения британские королевские стрелки и шотландские горцы, даже в бою не сменившие свой национальный костюм на форму цвета хаки. Бледные, потерявшие много крови, все они старались держаться мужественно, чтобы и в плену не уронить свое национальное достоинство.
Среди этих страдальцев бесшумно сновали скромные и ловкие женщины. Они меняли повязки, разносили чашки с бульоном, ставили компрессы. Это были жены, матери и сестры буров-бойцов, покинувшие фермы и отправившиеся на войну вместе с близкими. С полной самоотверженностью они ухаживали не только за своими, но и за теми, кто сегодня угрожал их жизни и свободе.
Ждали доктора. В одну из палаток вихрем влетел Жан Грандье в сопровождении своего приятеля Фанфана. Юный парижанин еще прихрамывал, но был счастлив, что уже не числится «лежачим». В ожидании того дня, когда он снова сможет сесть верхом на пони, Фанфан взялся за работу санитара.
Взгляд капитана Молокососов устремился к двум койкам, стоявшим в центре палатки. На одной из них лежал герцог Ричмонд, на другой – его сын. Тяжелое дыхание со свистом вырывалось из груди герцога; бледный как полотно, он сжимал руку сына, следившего за ним с отчаянием в глазах. Подойдя поближе, Сорвиголова обратился к молодому человеку:
– Простите, я запоздал. Как вы себя чувствуете?
– Относительно неплохо… Но мой отец… Вы только взгляните!
– Доктор сейчас придет. Он обещал заняться вашим отцом в первую очередь.
– Благодарю вас за участие! Вы достойный противник! – проговорил молодой шотландец.
– На моем месте вы наверняка поступили бы так же.
– Судя по вашему акценту, вы – француз?
– Совершенно верно.
– В таком случае, мне особенно дорого ваше дружеское расположение. Однажды наша семья: отец, сестра и я, очутились прямо-таки в отчаянном положении. И французы буквально вырвали нас из объятий смерти.
– А вот и доктор Тромп! – воскликнул Сорвиголова, тронутый искренностью своего вчерашнего противника.
Оба одновременно взглянули на вошедшего. Доктор был человеком лет сорока, рослым, сильным и ловким в движениях, с едва обозначившимися залысинами на висках и спокойным взглядом; его плотно сжатые губы обрамляли пшеничные усы. За спиной у него висел карабин, а на поясном ремне – патронташ. Всем своим обликом он походил скорее на партизанского вожака, чем на медика.
Голландец из Дортрехта, известный ученый и замечательный хирург, доктор Тромп после первых же стычек в Южной Африке прибыл в Оранжевую республику и вступил добровольцем в армию буров. Он сражался в ее рядах, а по мере необходимости снова превращался во врача. Добрый и самоотверженный, он имел единственный недостаток – был неисправимым болтуном. Однако высказываемые им мысли часто были настолько интересны, что его охотно слушали.
Доктор извлек из подвешенного под патронташем брезентового мешка хирургические инструменты, разложил их на походном столике и сразу же утратил всякую воинственность. Он одновременно улыбался направо и налево раненым, благодарил санитарок, отвечал на приветствия, мыл руки и приговаривал:
– Раствор сулемы! Отменное антисептическое средство!.. Я к вашим услугам, Сорвиголова… Так, отлично… Теперь пустим в ход губку…
Прокалив на спиртовке свои инструменты, он направился к полковнику.
Раненые, лежавшие рядом, заворчали.
– Терпение, друзья! – воскликнул доктор. – Позвольте мне прежде прооперировать этого джентльмена. Он, похоже, в шаге от смерти…
У доктора Тромпа была своеобразная манера преподносить больным горькие истины.
С помощью Жана Грандье и Фанфана он усадил раненого на кровати, поднял его рубашку и восхищено воскликнул:
– Великолепная рана, сэр! Нет, вы только взгляните! Третье ребро справа будто резцом проточено. Ни перелома, ни осколка! Небольшое отверстие диаметром с пулю. Затем пуля прошла по прямой через легкое и… и где же она? Странная история… Ба! Да она застряла в центре лопатки. Сейчас мы ее извлечем… Потерпите, сэр. Это не больнее, чем удалить зуб. Раз… два… Готово!
Глухой хрип вырвался из горла раненого; конвульсивным движением он сжал руку сына. Из раны брызнула струя крови, и одновременно раздался тихий свистящий звук.
– Чудесно, – продолжал хирург, – легкое освободилось… Дышите, полковник, не стесняйтесь!
Офицер глубоко вздохнул, в его глазах появился блеск, щеки слегка порозовели.
– Ну как, легче, а?
– О да! Намного.
– Я так и знал!.. Ну, что скажете, Сорвиголова?.. Еще немного терпения, ребята…