Однако всплески воды, вызванные движением пони, все-таки выдали их присутствие. Часовые начали палить вслед, но, как и сказал капитан, пули ложились где угодно, но только не рядом.
Река была широкая, а течение ее местами становилось стремительным. Уже на самой середине Моддера они угодили в водоворот, который закрутил Молокососов, разбрасывая в стороны, как щепки.
Внезапно Жан почувствовал, что идет ко дну. Он инстинктивно вцепился в поводья своего пони, но тот и сам никак не мог выбраться из водоворота и уже начал бить по воде копытами передних ног. Отчаянным усилием Сорвиголове удалось вместе с лошадью выбраться из омута, и вскоре он очутился у противоположного берега. Ему понадобилось всего мгновение, чтобы отдышаться и прийти в себя. В следующую минуту он уже всматривался в темноту, стараясь отыскать товарищей. Вскоре на отмели замаячила какая-то черная масса.
– Ты, Фанфан? – тихо спросил Жан.
– Если это обо мне… то, должно быть, я, хозяин.
– А Поль?.. Где он?.. По-оль!..
До этой минуты Сорвиголова не беспокоился о юном буре. Поль обладал силой и сноровкой взрослого мужчины. Однако его отсутствие становилось все более тревожным. Сорвиголова продолжал звать, рискуя, что его услышат на противоположном берегу часовые, но в ответ не доносилось ни звука.
Вскарабкавшись на крутой берег, Жан и Фанфан помогли пони выбраться из воды.
– А где же твоя лошадка? – обратился Сорвиголова к Фанфану.
– На дне.
– Какая жалость!.. Поль!.. По-оль!.. – снова принялся звать Жан, но зловещая тишина прерывалась лишь выстрелами в лагере врага и отдаленной английской бранью.
Пренебрегая опасностью снова угодить в плен, Сорвиголова и Фанфан еще около получаса бродили вдоль берега, то и дело окликая Поля, однако ждать дальше было бесполезно. Бедняга погиб в водах Моддера! Еще одна жертва этой чудовищной войны…
Оба друга приняли эту утрату в полном молчании, не в силах произнести ни слова. Сорвиголова вскочил в седло, Фанфан устроился позади него на крупе пони, и тот с места взял в галоп. Ориентируясь по звездам, Жан держал направление на юго-восток, рассчитывая вскоре выбраться на дорогу, ведущую из Якобсдаля в Блумфонтейн, – она еще могла быть свободна от английских войск.
Выносливая бурская лошадка неслась, не сбавляя шага, а друзья, промокшие до костей, стучали зубами от холода. Единственным утешением был карабин, притороченный заботливым канадцем к седлу, – по крайней мере, есть чем ответить при встрече с неприятелем.
Так прошел час. А между тем велд оказался далеко не безлюдным: время от времени до беглецов доносился конский топот, иногда отдаленные крики и редкие выстрелы. Возможно, это были английские дозоры или такие же, как и они, беглецы из лагеря Кронье.
Уже светало, когда они оказались на дороге. Через полчаса езды вдали стали вырисовываться очертания домов, и Сорвиголова узнал городок Эммаус.
– Помнишь, – спросил он Фанфана, – как месяца два назад мы проезжали здесь на велосипедах?
– И удирали от уланов!.. Лучше не вспоминать, – усмехнулся Фанфан. – Зато молоко здесь отменное.
– Надеюсь, его еще не все выпили англичане!
Однако, когда они приблизились к городку, обнаружилось, что все окрестные фермы разграблены, а некоторые дочиста сожжены. Скот был угнан захватчиками, а жители разбежались. Повсюду царила кладбищенская тишина.
На дороге виднелись крупные, глубоко вдавленные в пыль отпечатки копыт английских кавалерийских лошадей.
– Недавно здесь побывали хаки, – произнес Сорвиголова, отстегивая от седла карабин. – Придется забыть о молоке и смотреть в оба!
Расстояние от Эммауса до ближайшего поселка Питерсбург – восемнадцать с лишним километров – пони преодолел за час сорок пять минут. До первых домов оставалось всего несколько сот метров. Молокососы смертельно устали и проголодались, да и пони начал заметно сбавлять ход.
– Видно, придется сделать привал, – заметил Фанфан.
Но в ту самую минуту, когда они уже собирались спешиться, вдали, из-за построек полуразрушенной фермы, показались пятеро кавалеристов. Заметив на дороге пони с седоками, всадники уверенно поскакали прямо к ним.
Англичане! Кавалеристы неслись в карьер, а уставший донельзя пони едва мог ускорить шаг.
– Их всего пятеро! – воскликнул Сорвиголова. – Я уложу их на ходу.
Он прицелился, привстав на стременах, и нажал спуск. Но вместо выстрела раздался жалкий щелчок. Осечка! Второй выстрел – и снова осечка. Третий – то же самое! От долгого пребывания в воде патроны, очевидно, промокли.
– Проклятье! – выругался Сорвиголова. – Нам конец!
Схватив карабин за ствол, он нанес оглушительный удар прикладом первому же оказавшемуся поблизости кавалеристу-драгуну. Удар пришелся прямо по голове. Приклад разлетелся в щепки, а всадник замертво свалился на землю. Конь англичанина, с разбега налетев на измученную бурскую лошадку, опрокинул ее. Жана отбросило в сторону, но Фанфан, успевший проворно соскользнуть с крупа лошади, остался на ногах.
В тот же миг четверо других англичан соскочили с коней и набросились на Жана Грандье, заламывая ему руки за спину. Сорвиголова отбивался как мог, но в конце концов его связали, затем та же участь постигла и Фанфана.
Задыхаясь от ярости, Сорвиголова закричал прерывающимся голосом:
– Вы оказались сильнее, я в ваших руках… Но обращайтесь с нами, как подобает обращаться с пленными солдатами. Развяжите нас! Даю честное слово – мы не будем пытаться бежать!
Кавалерийский разъезд состоял из двух рядовых драгун, сержанта и капитана. Узнав по голосу командира Молокососов, офицер слегка вздрогнул, но быстро справился с собой. На лице его появилась ядовитая улыбка.